Бог в помощь вам, мои глаголы, до слуха четкого, до дна вы отвратительны и голы, и нет вам, приторным, стыда. Храпит святая сверхдержава, тоска гнетет по существу, Европа лишь, как злая жаба, все квачет, падла, в пустоту. И ностальгии бы случиться под образами бытия, но всё пустяшно, и не спится, как не крути стаканом, бля. Отсюда и народ гнусавый сопит под взоры сытых рож. Тотальна жизнь и, Боже правый, никто в неё пока не вхож. Страданье, боль превозмогая, тоску бесцелостно гнетя, в стаканы зрит Россия злая, как неумытое дитя. Когда под старые обои влезаешь трепетной рукой, глядят забытые изгои с газет страны беспечной той. В них вечный зов, там смех и слёзы, А. Блок, и ранний Пастернак, там к Мандельштаму скромно розы кладет с Инессою Маршак. Там Быков маленький, кудлатый, орет в ветрам наперевес, глаголят там советским матом, возводят БАМ, и Днепрогэс. Там Хакамада громко плачет и Березовский сладко спит, там девки пьяные на даче распространяют гепатит. Забылись брежневские шутки, последний родины трамвай свалил в депо и уже сутки встречает он застойный рай. И серой утренней прохладой над вездесущием зари свербит отрадной серенадой под вечным пламенем любви.
Представь себе судьбу иную, держава, винтик колеса, одолевая ось земную, как верный друг на полчаса.
МН
в стакан полуденного света он естествами погружен.
Блестит на дне бухое рыло, зовя на радужный пирок
и мыслей острая секира оттачивает диалог.
Бог в помощь вам, мои глаголы, до слуха четкого, до дна
вы отвратительны и голы, и нет вам, приторным, стыда.
Храпит святая сверхдержава, тоска гнетет по существу,
Европа лишь, как злая жаба все квачет сипло в пустоту.
И ностальгии бы случиться под образами бытия,
но все пустяшно, и не спится, как не крути стаканом, бля.
Отсюда и народ гнусавый сопит под взоры сытых рож.
Тотальна жизнь и, Боже правый, никто в нее пока не вхож.
Страданье, боль превозмогая, тоску бесцелостно гнетя,
в стаканы зрит Россия злая, как неумытое дитя.
Когда под старые обои влезаешь трепетной рукой,
глядят забытые изгои с газет страны беспечной той.
В них вечный зов, там смех и слёзы, А. Блок, и ранний Пастернак,
там к Мандельштаму скромно розы кладет с Инессою Маршак.
Там Быков маленький, кудлатый, дрочит ветрам наперевес,
глаголят там советским матом, возводят БАМ, и Днепрогэс.
Там Хакамада громко плачет и Березовский сладко спит,
там девки пьяные на даче распространяют гепатит.
Забылись брежневские шутки, последний родины трамвай
свалил в депо и уже сутки встречает он засторелый рай.
И c серой утренней прохладой над вездесущием зари
свербит отрадной серенадой под вечным пламенем любви.
Представь себе судьбу иную, держава, винтик колеса,
одолевая ось земную и позабыв про тормоза.