Бог в помощь вам, мои глаголы, до слуха четкого, до дна вы отвратительны и голы, и нет вам, приторным, стыда. Храпит святая сверхдержава, тоска гнетет по существу, Европа лишь, как злая жаба, все квачет, падла, в пустоту. И ностальгии бы случиться под образами бытия, но всё пустяшно, и не спится, как не крути стаканом, бля. Отсюда и народ гнусавый сопит под взоры сытых рож. Тотальна жизнь и, Боже правый, никто в неё пока не вхож. Страданье, боль превозмогая, тоску бесцелостно гнетя, в стаканы зрит Россия злая, как неумытое дитя. Когда под старые обои влезаешь трепетной рукой, глядят забытые изгои с газет страны беспечной той. В них вечный зов, там смех и слёзы, А. Блок, и ранний Пастернак, там к Мандельштаму скромно розы кладет с Инессою Маршак. Там Быков маленький, кудлатый, орет в ветрам наперевес, глаголят там советским матом, возводят БАМ, и Днепрогэс. Там Хакамада громко плачет и Березовский сладко спит, там девки пьяные на даче распространяют гепатит. Забылись брежневские шутки, последний родины трамвай свалил в депо и уже сутки встречает он застойный рай. И серой утренней прохладой над вездесущием зари свербит отрадной серенадой под вечным пламенем любви.
Представь себе судьбу иную, держава, винтик колеса, одолевая ось земную, как верный друг на полчаса.
МН
Journal information