За годом год идет в расход, летят шальные дни,
Стучится в двери новый год, гормон играет, блин.
И музы складками тонки, стареют, мать их так,
И от строки и до строки - стенания да мрак.
На небе не горит звезда, зато в углу свеча,
В депо уходят поезда, в коллекторы - моча.
Проходят дни, года, века, и все предрешено,
И грусти б быть, хотя тоска - по сути есть говно.
Один под мухою угар да под травой – приход,
Но рано, брат, тебе свой пар спускать под новый год.
Рассолом отойдя в поту, кривляясь натощак,
Придет, дождись, к тебе бодун, и будет все ништяк.
Потомок скажет, что есть сил, определив контент
Под вой взъерошенных мудил, пусть даже он скинхед,
А птицы улетят на юг, пусть мы – на севера,
И птицам унести б всех шлюх с собою – им пора.
И даже если все вокруг привольно, и легко,
Истошный крик разбудит слух, и постучит в окно.
В те дни, когда мы были за, печалясь что есть сил,
Наш злобный гений паруса натягивал, и плыл.
И взоры дев, и кабаков шумящий пьяный гул,
Был дорог нам без дураков, и несуразных дур.
Так сильно волновалась кровь, запал испепелял,
Таз дергался, дрожала бровь, кидал девятый вал.
И ночью пенье с кутежом под звоны хрусталя
Вливали экстази в гормон, свободы ради для...
Неистощимой клеветой язвительных речей
Не нарушая свой покой, херачил взор хачей.
И каждый взмах был полон нег, внезапно чуден взгляд,
Надеждой, радостью согрет души смертельный яд.
Ты сокрушил бы этот мир, унылый моветон
И лиру, и Парнас, и пыл, печалью упоен,
И улетел бы далеко, встречая новый год,
Мой брат, писатель и говно, падонок, и урод.
Но нет покоя в час ночной, неблагодарен век,
Вся жизнь – какой-то тяжкий бой, деление парсек.
Луна, как белое яйцо невинного дрозда
Сквозь тучи прямо на лицо летит, как из гнезда.
На утренней заре и я свалю отсюда нах...,
С парнасной лестнице сойдя на благостных сносях,
Среди ямбической среды сокроюсь от невзгод,
Поэт, писатель, как и ты, падонок, и урод.
МН
фото Максим Новиковский
Journal information