Под ивами аллей готичных мечтал я всё себе найти
Смазливых девочек приличных. Ну, лет так-эдак двадцати.
И вот однажды, пьяный в доску, во дворик я свернул косой.
Поссав на хилую берёзку, увидел деву я с косой.
Не стой косой, когда прихватит; а с заплетенною косой.
Доссал, стою и слышу: «Хватит дрочить на образ дивный мой!»
Закрыв тотчас ширинки зубья и обоссавшись подконец,
Я рассудил с благоразумья, что будто бы пришёл пипец.
Наверно этот чудный голос с ночных небес ко мне сошёл...
Деваха грозно ухмыльнулась, скривив ебалом мутный взор.
- Как звать тебя, шальная дева?- Я начал было… Но опять:
- Дрочил пади на моё тело, смердяга, ёп в натуре мать?!
Я снова выдал на березу. Но только не дойдя - в портки.
И оглядев девичью позу, косу, да прочьи черенки,
Подумал: «Как она красива, в парчах белёсых, внеземна.
Наверное с такою силы должно быть в ебле до хрена?
Правда, коса её и эти косые взгляды, мрачный вид,
Авоська с рыбою, да сети… И тишина вокруг смердит.
Кривые руки с ногтем длинным, глазища в туше Лореаль,
В ушах колечком примитивным подъёб китайский под Грааль.
- Может быть хряпнешь для храбрюги? - Чертяга снова начала.
И протянув на встречу руки, мне шею нежно обняла.
Я чуть не кончил, но сдержался и водку ёбнув пару раз,
Губами я к косе прижался, и испытал-таки экстаз.
Всю ночь бухали мы водяру, «дельфина» пели во дворе.
И лучше не было угару, чем с ней лобзаться при луне.
Я пил, смеялся, косу нюхал. Она смотрела искоса.
Ну и по попке фифу трюхал, ей завивая волоса.
И в лоне сумрачного рая купались мы в грехах любви.
И купидонами порхая, она орала мне: "Уйми
Мои страдания младые, моей признательности грусть!"
Пусть с нею были мы бухие, но я ей всёже лямзил грудь.
А как не лямзить. Дело ж к ночи. С снопой играяся волос,
Смотреть с пристрастьем в её очи в разрезе окосевших грёз.
Тем более, когда поляну поставила она сполна.
Власми додельна, без изъяну и без заёбов, как жена.
И паря жгучую брюнетку, я провафлил подвох с небес.
И видя уже небо в клетку, почувствовал ноги протез…
В своих руках, из деревяхи! Коленки, ляжки, голенью...
Ну что за мухи, суки, бляхи! Без ног деваха, мать твою!
И тут, с небес спустив елдину, мне старый пентюх – Купидон,
Смеяся, прояснил картину: "Она - русалка, уебон!"
Русалка? Вот те, нахуй- здрасте! Ебический отсос Аллах!
На кочерыжке моей масти немало пялил я девах.
Армяшки, молдовня, тунгуски, бабьё из Тундры и с Тувы,
Хохлушки, скифки, белоруски, из Сыктывкара, да с Чувы…
Доярки были, да флейтистки, порядочные были, мразь,
Ассенизаторши, гэбистки, косых столбов ночная грязь…
Блондинки, рыжие, рябухи, кобылки и коротыши;
Ментовки - извращенки, шлюхи, старушки, ну и малыши...
Но чтоб русалки? Ах, увольте! Сие мне ново, вашу мать.
Ах, Нимфы, лирою пропойте про чужебродие и гать!
- Не ссы-ка, паря мой жеманный, - Клокочет сызнова она.-
«Своею жизнью, ты плюгавый, заслужен смерти! Да сполна!
Но боги умно рассудили, послав меня на клык тебе…
Но, право, Вы меня прельстили... Я отдаюся вся елде.
Узрела как тебя луною - Так сразу всё и поняла.
Пол шишки хватит нам с тобою? (И приоткрыла рот она)
Имей ж меня, чтоб безобразно, жестоко, страстно, в бровь и в глаз!
Елдою коцай мя. Всё ясно? Уж чую я любви проказ.
С тобою, мой парняга чалый, я чувствую себя святой.
Имей меня клюкою бравой, своею грозною елдой.
Но!
Не забудь меня под утро, когда проснётся солнца луч,
К Москве-речушке, с грязью мутной, суметь швырнуть в гадючью муть.
А коли это не исполнишь - то быть мне в вечности дворах
Бесхвостой. Уж далече полночь. Отметься ж на моих устах.
Глуши меня своей мотыгой, внушай мне дивный Зурбаган.
Я с куртуазной мамалыгой всосать готова цельный жбан.
И я подумал: "Нет уж, девка. Гулять - так, чтоб совсем гулять.
Красиво, ненасытно, метко. О лучшем не дано ль мечтать?»
И пригубив полста и паки для куртуазна куража,
Прижавши хвостик сей девахи, я начал так: «Гуляй душа!»
Скрипит щека её тугая в кромешной полусонной мгле.
- Ну что, русалка чумовая, довольна ли ты, при луне?
Пощады не проси! Насытясь, приму ещё я водки и
Снесу тебя к дружбану - Вите-с. И там, совместно с нами, ты
Постигнешь душу ирониста, скупой Орфей низвергнув вон.
И в два смычка, два маньериста тебя вздолбят во весь твой гон.
Ну а под утро, нет не в речку; в аквариум тебя снесут.
И будешь жрать ты рыбью сечку, мечтая, что тебя пропрут
Два оголтелых маньериста, два иронических пера,
Два женских прелестей арфиста, всеми любимые весьма.
И промуфлонивши свободу, ты сдохнешь, рыба, от тоски.
А маньеристы до восходу будут весьма с тобой жестки.
Набив тебя гусиным пухом и высушивши чешую,
Косу покрасивши, и в ухо воткнув засохшею змею,
Притащат на концерт, где гости швырять изволят пятаки
По доброй воли, не со злости, засунув в зад свои плевки.
Твои ж древесные протезы, под бубен, да под звук рожков,
На барахолке гниды-бесы впендёрят тысячам лошков.
Аукцион пройдёт на славу. И за семь сотен датских крон
Простой портняжка, Зайцев Слава, порадует свой Пантеон.
А на концертах куртуазных, где маньеристы водку жрут
Во позах грешных и проказных, тобой воспользуется люд.
Чтоб знали боги и раввины, как нас наёбывать, ведь мы
Пииты - подлые скотины, но Родине своей - сыны!
М.Новиковский
neandertaloff 