Вглядевшись в лица основательней младых словцов скупых острот, верните родине писателей, а то противно как-то, вот!
Повсюду пляски с песнопением, медали раздают всем, а ряды всех тех, кто жил с похмелием редеют раз и навсегда. Куда-то подевались писари, трудом как некогда шаля; кудлатые, лихие, лысые - Григорьев, Пеленягрэ, я. И этот мир без звуков зычности под редкость рифм, и злых острот не ищет свет, косит, и бычится; а вместе с этим и народ скучает, туп, в себе подорванный, струю по-пьянке потеряв, и на пейзажи с тихим норовом на дам глазеет, как на лярв.
А ведь надысь ещё, мне помнится, под разъямбический фонтан, лужайки дамы сладким голосом преображали, и крестьян за огородностями коцали; извозчики, да голытьба читали Пушкина и Бродского, и всё прикольно было для души полётного сознания - взойти строкой на пьедестал, и донельзя, до бессознания наш дух под плотию крепчал. Но всё порочно и последствия, не знаю как, но как-то вдруг в приливах пьянства, что естественно, покинул поэтичный дух. И всё бычьё с копыт попадало, поднялся шорох, шум, и плачь. Финал пришёл нежданно, патово, а с ним лихой поэзосрачь. Ушли писатели, покинули души обетованный храм, забили на флуды и сгинули, оставив ветер проводам. И Пушкин уж не ходит гоголем, и тот арабу уж не друг. Вокруг блистают в стразах ухари и всем теперь уж не до сук.
А время было, помню, приторно входил закат в тревожный час и привкус на губах от клитора был дорог, как в последний раз. Клонясь заборам, ивам скрюченным, ну разве ж можно не писать? Читатели уже соскучились и книжек ждут, ебёна мать! Вулканы созревают, лавою ещё вселяя тряску жил и родина сопит гнусавая под инородием мудил. Беззвучно люд рыдает, память ведь не растоптать, тоску грызя. Литературы нету. Стало быть, тебя не стало и меня! Пегас подался в поле русское, а нимфы - на турецкий пляс, и всё присталося кургузое, один лишь Пушкин где-то асс, хотя не долго и ему уже, - теперь тут каждый в чём-то крут, камлая муть почти такую же, пока менты не заметут. А у Толстого даже грамоты нет ни одной, что там медаль. Сейчас галдырьность даже роботы имеют, лишь писатель - тварь. Не модно быть, влача паскудное житьё с похабным бытиём и утро тяжкое, да мутное встречать последнее своё. Читателя не видя, рожи их, их мерзкий норов, кроткий взгляд, становимся на них похожи мы, пусть даже он - дегенерат. Всему виной - обвал дефолтовый, режима смена, переход. И в этой суматохе рвотовой мы - не элита, не бомонд. Книг не печатают издатели, на полках хилый инвектив, Вокруг пиндосы и предатели, один "new аge" и детектив. Души прекрасные слагатели достали видимо всех и забыли их труды читатели, и стало горе от чумы.
И, отправляя всех по-матери под суматохой грешных нужд, верните родине писателей, а то противно как-то уж!
Ваш друг Максим Новиковский 2011
Journal information